§Два-сорока бывальщинок для крестьян. Облыжная клятва

Надо сказать правду, что русский человек клятвы и присяги боится, как дела страшного; но бывает изредка, случается, что-либо из корысти по неправде кто-нибудь на душу возьмет дело, либо по глупости соглашается показать не то что было и как было, уступая просьбам человека, который в чем-нибудь провинился. Господь долго терпит, да больно бьет; и вот что случилось, лет тому восемь, в одной из северных губерний наших.
Два торговых мужика поссорились по своим счетам и сделкам, так что не могли никак поладить и пошли в тяжбу. Один, Артамон, продал другому, Ступану, расшиву; дело было зимой и судно стояло, как говорится, на клетках, то есть на берегу; пришла весна, вода случилась не высокая. Артамон судно с клеток снял, но вода его не подняла, а осталось оно где стояло, на песку. Вот у них и пошел спор: Степан говорит: я купил судно на воде. Артамон говорит: нет у нас был уговор, чтоб мне только снять его с клеток и сдать на месте; а подымет ли нет ли его вода, за что я не брался и не отвечаю. Степан требует назад денег своих, Артамон не отдает, от судна и тот и другой отступаются, простояло оно все жаркое лето без призору, без покрышки – и рассохлось, и что можно было растащили с него – словом, продавец и покупщик пошли в тяжбу.
Стали разбирать – и концов не найдешь; сделка была глаз на глаз, один на один, всяк несет свое и улик никаких нет. Стало, было дело клониться в пользу Артамона, потому что он уже половину денег получил и Степан, кроме слов своих, не мог поставить никакого доказательства; но вдруг он, видя какая обида ему грозит, стал просить, чтоб его допустили к присяге, что он согласен взять дело это, как правое, на душу. Как только услышал это Артамон, так он перепугался, и не выжидая конца, пошел отыскивать себе свидетелей. Он нашел двух мужичков, известных гуляк и воришек, подпоил их, задарил, обещался еще и вперед поить – и они показали в суде, что быв на работе при спуске расшивы с клеток, раннею весной, слышали разговор подошедших к этому продавца и покупателя; что будто бы Степан просил Артамона, сдать ему судно на воде и обещался даже за это прибавить цены, на что Артамон не согласился, сказав: воли Божьей наперед не узнаешь, за это не берусь; в прошлую весну, вишь вот, вода была по ту гривку и затопила все место это; с воды же я поставил судно на этом месте, я его не вытаскивал на берег; однако ручаться не могу.
И так свидетелей этих допросили, поручили священнику увещевать их, там привели к присяге и сняли показание на бумаге. Сколько ни плакался Степан, сколько ни божился, что никогда этого не бывало, что купи он, как всегда покупают расшиву, на воде – но против свидетелей, ему закон не верит, и потому приговорил его принять судно, как оно есть на берегу. Деваться некуда и Степан, поплакавшись, на обиду свою, исполнил приговор.
Прошло с месяц – вдруг пошла молва, что Трифона, одного из купленных Артамоном свидетелей, съели волки. Сперва не верили, а как выехал суд, да привезли с поля остатки покойника, так всяк со страхом перекрестился и сказал: вот Божья кара за облыжную присягу! Трифона привезли в кулечке: осталась объеденная голова, ноги с сапогами, шапка, да лохмотья сермяги и только. Как услышал об этом Мирон, другой свидетель, то видно не спокойно стало ему жить на свете и глядеть людям в глаза: пил бывало и прежде, а теперь ровно бездонная бочка, сколько ни льет в него Артамон, по уговору, все мало; день за день ходит к нему, давай да давай еще, и опять-таки мало! Артамон видит, что попойке этой конца не будет и хоть одного свидетеля волки съели, да другой наверстает на то же, выпьет не только за двоих, и за десятерых. Стал он ссорить с ним, не давать, Мирон ему грозит, что пойдет да докажет; под конец не стерпел, замучила совесть: пошел да удавился на гумне у Артамона.
Вот и подарил гостинцем! А какого было с этими хлопотами и бедами Артамону, сколько он на все это издержал, а пуще всего, какого-то ему было на совести – разбирайте сами!