§ Тендер «Струя»

яжело бывает для судов наших крейсерство у восточных (абхазских) берегов Черного моря. Тут место открытое, во все море, до самого Цареградского пролива и до берегов дунайских. Тут берега приглубые, крутые, грунт ненадежный, защиты нигде и никакой. А каково же здесь в позднюю осень или зимой?

В местах этих, около укрепления нашего Новороссийска, почасту случаются такие штормы, что их в других местах и не знают, а здесь дали им особое название: бора. Говорят, что от боры этой и на берегу ни один человек на ногах своих устоять не может; каково же терпеть бору в море, у опасных берегов, да еще при жестоком морозе!.

Обыкновенно перед борой на горном хребте, который тянется вдоль бухты, показываются клочья облаков. Они вскоре отрываются и разносятся, на их место из-за гор показываются новые; а между тем налетают шквалы, покачивая туда и сюда румба на четыре. Затем налегает на залив и самая бора, вздувает воду, срывает полосами верхушки валов, крушит и ломает всё.

В исходе ноября 1847 года стояли в Новороссийской бухте фрегат «Мидия», бриг «Аргонавт», тендер «Струя» и транспорт «Березань», когда налегла на малую эскадру эта бора. Для стоянки здешней положены мертвые якоря пудов по триста, и притом попарно, с грунтовыми цепями; но фрегат потащило и с этими якорями. Брошенный на помощь судовой якорь удержал фрегат саженях в пятидесяти от мели. На тендере «Струя» лопнула якорная цепь, и тендер едва не погиб. С бригом «Аргонавт» случилось еще хуже: носовая часть его, обдаваемая брызгами при сильном морозе, до

13 градусов, стала обмерзать и от наслойки льда начала грузнуть в воду. От этого и вода, попавшая всплесками на палубу, также вся скатывалась к баку и замерзала. Вся палуба, рангоут, снасти, шлюпки – все покрылось слоями льда, который замерзал толще и толще, а нос все более погружался.

Для облегчения носовой части брига бросили два якоря, перетащили носовые каронады на корму, но этого было мало: лед замерзал горой и погружал нос. Команду разделили на три смены, и она обрубала лед, но люди не могли вынести резкого шторма при сильном морозе. Одежда на них вся леденела в четверть часа, руки и ноги костенели, брызги раз в раз обдавали и снасти, и судно, и людей да тут же примерзали. Эта тяжкая работа длилась шестнадцать часов сряду, и командир брига, капитан 2-го ранга Рюмин, не мог нахвалиться терпением и спокойствием команды, говоря, что если бы матросы хоть немного исплошились в работе, то бриг погиб бы. Наконец бора затихла, и бедный «Аргонавт» поправился.

Но все это только присказка, а быль впереди. Это цветочки, а вот и ягодки.

12 января 1848 года на этом же рейде стояли на якорях: фрегат «Мидия», капитан 1-го ранга Касторф; корвет «Пилад», капитан 2-го ранга Юрковский; бриг «Паламед», капитан-лейтенант

Бердеман; шкуна «Смелая», лейтенант Колчин, и тендер «Струя», лейтенант Леонов; пароход «Боец», капитан 2-го ранга Рыкачев, и транспорт «Гостогай», лейтенант Щеголев.

С утра погода и ветер были непостоянны, в полдень стали показываться смерчи, погода стала стращать борой, и потому реи и стеньги на всей эскадре были спущены. Набегали жестокие шквалы, а часа полтора за полдень на корвет набежал смерч, которым положило его на бок и сорвало с двух цепей. Корвет насилу удержался на двух якорях своих, а между тем бриг «Паламед» в полутора кабельтовых штилевал; якорные цепи его обвисли! Вскоре заревела бора, и к ночи мороз усилился до 16 градусов.

Свидетели говорят, что этого страха и ужаса нельзя ни вздумать, ни описать. Такого урагана никто и никогда в жизнь свою не видал. При этом трескучий мороз, рев моря и урагана, так что в двух шагах не слышно команды, ни голоса человеческого. Ледяные брызги несутся и кружатся по воздуху, как носятся снежинки в метель, но лед этот режет лицо и руки, а от густоты ледяных капель меркнет свет. Каждая волна, вскатываясь, стынет на взлете и замерзает на корпусе судна, на палубе и куда попадет – и назад в море откатывается мало воды: вся остается ледяным слоем на судне.

Отстаиваясь на рейде, все суда эти обмерзли кругом и сплошь наслойными льдинами. Внутри также все замерзло, куда только вода попала. Сбиваемые бурей со снастей, льдины падали и били людей, которые сами чуть не примерзли там, где стояли и работали. Командиры и офицеры только дивились матросам нашим, которые не поддавались ни урагану, ни смерчу, ни морозу, а работали без ропота и без устали, сколько в ком было сил. Ни страха, ни бестолочи и беспорядка, ни жалоб и плача, все молча делали свое дело.

Ночью лопнула цепь под бригом «Паламед». Брошены два якоря, потом и третий. Бриг удержался. Но волнением и льдинами выбило погонный порт. Все офицеры кинулись к этому бедствию, три раза заколачивали порт досками, и доски опять напором волн выбивало и отбрасывало работников. Вода заливала палубу и мерзла под баком, а нос все более тонул. Бриг не стал уже подыматься на волны, которые начали перекатываться через него, и рабочие поневоле вовсе отступились от обрубки льда.

Бриг опять стал дрейфовать, и в пять часов утра он ударился кормою так, что руль выбило. Трюм, а затем и кубрик налился водой; бриг поворотило левым бортом к берегу, повалило, начало бить всем днищем о дно – и выбило грот-мачту. К счастию еще, что его повалило палубой под ветер, иначе не было бы угла, где бы можно было укрыться от волн.

К рассвету бриг прибило к самому берегу, пятеро удалых матросов вызвались передать на берег конец. Они сели в шестерку – им и всего-то надо было прогрести до берега с полкабельтова, – но волной захлестнуло и опрокинуло шлюпку, и все пятеро погибли. Не прежде как около полудня, когда бора временно несколько стихла, удалось при помощи жителей свести команду на беper.

Командир, офицеры и много нижних чинов приняты были в госпиталь с обморожениями.

Та же судьба постигла транспорт «Гостогай». Он с вечера бросил третий якорь, а потом еще два верпа, но его потащило со всех якорей и в четыре часа утра ударило об мель и вышибло руль. От удара сделалась течь, и вода поднялась на девять футов. Внутри и снаружи все судно обросло аршинною корою льда.

Всю команду и бывших на судне тридцать солдат услали на низ, закрыли люки и старались согреться. Командир судна говорил, что люди почти замерзли наверху, покуда шла работа, и все окоченели, так что едва ходили, но что он ни от кого не слышал жалобы и ни один человек до приказания не ушел на низ.

С рассветом увидели, что транспорт принесло очень близко к берегу; несмотря на это, с большим трудом перевезли команду, чуть живую, и многие познобили руки и ноги.

Пароход «Боец» пришел только накануне этого бедового дня, за углем; он также должен был отстаиваться на якорях. В полночь держался он на двух якорях, вытравив у одного сорок, а у другого девяносто сажен цепи; затем, в помощь якорям, развели пар и пустили машину полным ходом. Несмотря на это, не мог он ничего сделать против порывистого урагана, который все более свирепел; в два часа лопнула одна якорная цепь, а в четыре часа пароход потащило с якорем и с парами; в половине седьмого положило его левым боком к берегу, саженях в двадцати. Пароход затопили, чтобы его не било о дно морское, а затем, передав кабельтов на берег, спасли всю команду.

С рассветом 13-го бора усилилась донельзя: мгла от пасмурной погоды и от носимых по воздуху ледяных брызгов была такая, что вместо свету стояла тьма. Только порою, когда с ураганом набегала светлая полоса, с флагманского фрегата видно было, что на рейде устояли: тендер «Струя» на своем месте, хотя за мрачностию виден был один только рангоут его; корвет «Пилад» держался на вольной воде, на своих якорях; прочих никого не было видно.

К ночи казалось с фрегата, будто на тендере сделаны были сигнальные вспышки и будто стреляли из пушек; но верного ничего нельзя было ни видеть, ни слышать, хотя он стоял только в четырех кабельтовых от фрегата.

13-го пополудни потащило с трех якорей корвет «Пилад». Он бросил еще два запасных якоря; но в восемь часов вечера и он не миновал участи своей, ударившись кормою об мель. Сняли руль с петель, чтоб его не вышибло. Корвет било о дно, вода стала прибывать и дошла до двух футов, но команда, кинувшись дружно к помпам, выкачала ее. К девяти часам утра (14 января) корвет стал на мели всем килем, врезавшись кормою на семь, а носом на три фута в грунт. Только 15-го числа при помощи жителей команда свезена была на берег; семь офицеров и сорок два нижних чина отправлены в госпиталь. Капитан Юрковский хвалил и благодарил команду за послушание, терпение и стойкость ее.

Шкуна «Смелая» стояла на своем месте и хотя бедствовала отчаянно, однако же при распорядительности командира, лейтенанта Колчина, заботливости офицеров и непомерных усилиях верной команды спаслась. Двое суток сряду все были в авральной работе, все вооружились топорами, тесаками, абордажным ручным орудием всякого рода и неотступно обивали лед, которым бедное судно обрастало кругом, будто наваждением каким, и все погружалось глубже в бездну. Для облегчения бросили оба якоря, хотели сбросить даже орудия, но они обмерзли горою льда и не было возможности их высвободить. Рано утром 14-го числа командир увидел, что всего этого мало, что шкуна грузнет и должна затонуть. Но живой живое гадает. Не будь плох, не покинет и Бог. Сбросили в море рею, отрубили утлегерь – шкуна вынырнула! Вся команда и все офицеры бросились опять обрубать лед вокруг, сваливая глыбы его в море, и шкуна уцелела! «Не будь у меня таких отличных матросов, такой покорной и верной команды, – доносил после командир, – мы бы все неминуемо погибли».

Осталась за нами быль о тендере «Струя»: быль горестная, печальная, которую больно рассказывать. 14 января, когда рассвело, увидели с фрегата, что над местом, где стоял бедный тендер, торчит только верх мачты его с салингом: это был крест над могилою пятидесяти двух человек, заживо погребенных. Командир, лейтенант Леонов, мичманы Обезьянов и Ковалевский, штурман Скосырев, четыре унтера, тридцать семь рядовых и семь нестроевых – всех смерть сравняла, чрез всех перекатывалась та же волна, покачивая общий гроб их, с наклоненным набок крестом.

Флагманский фрегат отстоялся благополучно.

Итак, из семи судов, стоявших на рейде, одно затонуло от намерзшего льда, четыре выкинуло на берег, а два только выстояли на якорях. Впоследствии все были сняты с мели, кроме брига «Паламед», который разбило о каменья.

Тендер «Струя», который, по растаянии льда, потонул вовсе и сел на дно на глубине тридцати восьми футов, – тендер был поднят уже в августе. Труп командира узнали по карманным часам его, которые остановились на половине одиннадцатого. Вероятно, незадолго до этого времени – утра или вечера? – тендер затонул. И тендер, как и прочие снятые с мели суда, отправлен был для починки в Севастополь.