§ Тайна

Что же это за тайна такая, которую мальчишкам не удалось, а бабушке не захотелось узнать? Тайна эта была детская ссора, на том вечере, на который маленькая Мери пригласила сестер приехать в старых платьях; вечер этот был отложен по болезни ее, и только на днях отпразднован, но условию, в самых простеньких платьях, так что и Линочка ничуть не стеснялась своим мытым платьицем; там были еще и другие девочки, и Полинька, и шалунья Варя, и бойкая, насмешливая Элиза, и тихонькая, плаксивая Анюта.

         Ниночка приехала позже всех; она вошла, вслед за матерью своею, мерною походкой взрослой девушки. Взглянув на Ниночку, дети забыли свой уговор, не дивиться на ея наряды; завидя чужую сетку, убранную разноцветными перышками, они хлынули волной и окружили Нину. Глаза их поднялись на голову, руки многих поднялись туда же; но не каждой руке удалось погладить красивые, мягкие перышки; не каждой девочке удалось подержать яркие, шелковые кисти сетки; Ниночка была разборчива, она сходилась и дружила по приказанию матери, которая указывала ей на тех детей, коих родители были знатнее и богаче.

         — Ах, Ниночка, что за прелесть! – говорила Саша, в восхищении хлопая руками, — какие это должно быть хорошенькие птички, у которых такие красивые перышки! Ты не знаешь, как их зовут? – спрашивала она, легонько гладя перяной веночек.

         — Не знаю, — коротко ответила Ниночка, и потом стала рассказывать о том, что сеточка недавно прислана из Парижа, что бабушка видела на дочке какой-то герцогини точно такую сетку, что платье и башмачки также парижские, и при этом выставила туго обутую ножку свою.

         — Башмак, как башмак, — сказала Аля, поглядывая на полусапожки, подобранные к цвету платья, — такие и здесь найдутся, а вот сеточка так очень хороша.

         — Желала бы я знать, где ты здесь такие найдешь, — сказала Ниночка, отворачиваясь от Али.

         — Конечно, нельзя найти! – сказала одна из девочек, желая угодить нарядной Ниночке, и при этом пощупать кисточки и погладить перышки. И Нина повернулась в ту сторону и спросила:

         — А ты рассмотрела сеточку? – осчастливленная варя потянула обе руки вверх и провела ими по перышкам, потом, взяв кисти в руки, сказала:

         — Как это смешно! Глядишь, точно кисть из коральков, а пощупаешь, так мягко!

         — Ну, что же мы стоим, пойдем в гостиную, — говорила маленькая Мери, прыгая, но не выпуская руки Лины из своей, — пусть мама и тетя и все посмотрят, какие на сеточке чудесные перышки и кисточки.

         Сказав это, малютка понеслась с Линой вперед; за ними, медленно переступая в тесных парижских сапожках, шла Нина, окруженная шумною толпой детей.

         В гостиной Нину осматривали, ласкали, хвалили; бедная девочка принимала все эти похвалы на свой счет; ей и в голову не приходило, что она, и богатый наряд, две вещи разные, что можно хвалить и сетку, и платье, не заботясь о болванчике, на который оно надето.

         Все дети, девочки и мальчики, собрались в большой столовой пить чай; у них шумно и весело, они дружно таскают стулья, усаживаются, прислуживают друг другу. Маленькая хозяйка, растянувшись через стол, щедрою рукой оделяет мелочью из корзинки, заметив, что мальчики не ровно поделили добычку, она бежит туда и равняет кучки, добавляя из своей корзинки.

         — Мери, — кричат мальчики, торопясь упрятать трубочки, завиточки и лепешочки, — ты мне прибавь!

          — Мери, Мери! Ты меня забыла, — зовет шалунья Варя, прикрывая свою долю.

         Малютка бегает с корзинкой туда и сюда, как наседка за цыплятами; дети весело справляются с чаем, только жеманная Ниночка как бы нехотя пьет и ест.

         — А знаете, что, — говорит она, — maman сказала, что в награду за нашу благотворительность, она непременно устроит нам какое-нибудь удовольствие, и даже в тот вечер, когда будем разыгрывать лотерею! – сказав это, Ниночка величаво посмотрела на детей.

         — Ниночка! – вскричала Аля. Более этого у ней на первую минуту не нашлось слов; душевное негодованье яркой краской бросилось ей в лицо.

         — Мы не хотим, — сказали в голос Лиза с Сашей. – Да, не хотим, — громко закричала ободрившаяся Лиза, настойчиво глядя в лицо Ниночки. В разговорах с бабушкой, загнанная девочка начала чувствовать опору и стала смелее говорить, что ей нравилось или не нравилось.

         — Чего вы не хотите, какая лотерея? – спрашивали не участвовавшие в ней девочки.

         — А вот пустите, я вам сейчас расскажу, — кричал Володя, продираясь и становясь перед Ниночкой, — я вам расскажу, чего не хотят они, — сказал мальчик, указывая на Алю и сестер ея, — и чего желает достопочтенная моя сестрица: она желает славы, и я со временем напишу статью в энциклопедический словарь, — говорил он, вскочив на стул как на кафедру и указывая рукой на Ниночку. – «Нина Марковна Муромская, знаменитая своим человеколюбием, спасла жителей города Симбирска от голодной смерти, пожертвовав на детскую лотерею работу своей гувернантки…» — раздался общий смех.

         — Володя! – кричала Ниночка; но бойкий Володя давно добирался, как он говорил, до своей ломаной сестрицы, и потому продолжал, ничуть не смущаясь:

         — «Такая жертва ставит соотечественницу нашу на ряду с Ласказасами и Говардами…».

         Мальчики громко хохотали, девочки несколько удерживались. Раздосадованная Нина, шумно отбросив стул, вышла из комнаты. Через несколько минут вспыльчивая, но добренькая, маленькая хозяйка советовалась в детской с сестрами, чем бы утешить и успокоить раздосадованную Ниночку. Все положили извиниться перед нею, и рассказать или лучше сказать, напомнить ей бабушкины слова о лотереях.

         Гневная Ниночка, ходя из комнаты в комнату, зашла в детскую; дети ласково обступили ее, и успокоительные слова послышались со всех сторон.

         — Ты, Нина, не сердись, уж мальчишки всегда такие, над всеми смеются, всех дразнят; ведь это все твой Володя!

         — Ну, уж, все вы хороши! – резко заметила Ниночка, — вам же хотят сделать удовольствие, а вы же отказываетесь! Право, точно идиотки какие, ничего не понимают, а смеются и радуются на Володины глупости. – Так продолжала рассерженная девочка, которая, никого не любя, никого не щадила, а при малейшей обиде фыркала и щетинилась как кошка, не разбирая ни правого, ни виноватого, ни друга, ни недруга.

         — Нина, ты не сердись, мы смеялись над тем, что Володя говорил, а не над тобою.

         — Да мне что до того, что вы думаете: стану я об этом заботиться! – едка усмехнувшись, ответила Ниночка.

         Дети замолчали. Ниночка свысока, в полглаза глядела на них; она была несколько старее Али и Зины, и потому считала себя умнее всего этого гнездышка сестер.

         Зина подошла и хотела ее обнять, но сердитая девочка ловко увернулась. Видя, что она все еще сердится, Аля начала ее уговаривать:

         — Ниночка, ты не сердись и за то, что мы отказываемся от удовольствия, которое твоя мама хочет нам сделать; ты не можешь себе представить, как противно думать о награде за такие пустяки, да и бабушка наша тоже говорит…

         — Ну уж бабушка ваша! Подите вы с нею, точно нянька какая, все с вами сидит; а в гостиную войдет, только и слышно: «тетушка, тетушка, пожалуйте сюда; матушка, вам здесь покойнее, сядьте здесь!». А она одета так, что показаться совестно!

         Озадаченные дети, привыкшие чтить бабушку, стояли в изумлении перед расходившейся Ниной. Мери первая опомнилась и, побежав к Ниночке, закричала:

         — Ты не смеешь так говорить про нашу бабушку!

         — Видишь, что смею, — надменно отвечала девочка.

         — Нет, не смеешь, — чуть не плача кричала мери, Саша и Лиза.

         — Уж есть чего не сметь! – с небрежением сказала Ниночка, — сшила себе репсовое платье с кофтой, да и выезжает в нем, как в мундире – совсем отвыкла от порядочного общества; еще была бы бедная, а то говорят, чуть ли не богаче соей бабушки; так уж, просто, скупая! А ходит то как, смех, да и только!

         Тут Ниночка, оглянувшись по сторонам, увидела Мерину оправленную на ночь кроватку, схватила с подушки ночной чепчик, и сбросив с себя сетку, натянула его на лоб, потом, стащив вязанное шерстяное одеяльце, накинула шалью на плечи, и пошла старческой походкой вокруг комнаты, передразнивая старушку. Некоторые дети хотели словами остановить ее, а гневная Мери, как ветром вздувшийся парус понеслась прямо на нее, но, запутавшись в кистях валявшейся парижской сетки, упала; вскочив, она подхватила сетку эту, и с угрозой: «Хорошо, Ниночка, хорошо!» побежала из комнаты.

         Воротясь, она увидала, что Нина еще не хватилась своей потери, и пошептавшись с сестрами, увела их за собой в залу; там они, обнявшись, ходили вереницею, негодованье и детское мщение волновали каждую из них.

         — Как она смеет бранить мою бабушку! – говорила раскрасневшаяся, заплаканная Саша, — я никогда не пойду к ней.

         — И я также, — сказала Аля. И Лиза сказала бы тоже, но она знала, что мать ее пошлет.

         — Злая Нинка! – сказала она со вздохом, — счастливые вы, что можете не ездить к ней!

         — Сестры, сестры, отдайте пожалуйста Ниночкину сетку, — говорила прибежавшая из детской расстроенная Зина, — она так сердится, что ужас! Пожалуйста отдайте!

         — У нас нет, отвечали девочки.

         Зиночка ушла, но через минуту опять вернулась, заплаканная и обиженная: вероятно милая подруга ея не пощадила и своего верного друга.

         — Сестры, да отдайте, ради Бога! Вы не знаете, как она сердится!

         — Мери, отдай ей, ведь она там прибьет Зину, — сказала Лиза.

         Зиночка опять заплакала, ей было горько на сердце, но она никому не сказала о том, что перенесла в эти полчаса от самолюбивой девочки. У Зины было сердце, и, хотя она дурно выбирала своих друзей, но умела привязываться к ним.

         — Ну, что же, я, пожалуй, отдам, — сказала мери, и проворно побежала в детскую; обрадованная Зина за нею; а через пять минут в зале показалась и Ниночка; она шла в гостиную, ни на кого не глядя, шла тихо, шаг за шагом, накрыв щеку платком. Дети из любопытства последовали за нею; там Ниночка сделалась еще печальнее. Тихо и нежно наклонясь к матери, она что-то ей сказала; сердца детей дрогнули, они думали, что Ниночка жалуется; но вскоре успокоились, увидав, что хитрая девочка, ссылаясь на зубную боль, просила уехать домой. Они с удовольствием слушали, как Нина печально рассказывала хозяйке, что зубные боли ее часто мучают, как при этом гости принялись хвалить ангельское терпенье дочери, о котором рассказывала мать; как та, опустив голову, принимала незаслуженные похвалы. Дети дивились и негодовали; большие, ничего не зная, любовались на разряженную, красивую, добрую девочку. Что если бы узнала мать, отчего выступили красные пятна на лбу дочери и отчего так заплаканы глаза? Испугалась ли бы она всей испорченности ребенка, или порадовалась бы ее находчивости?

         Дети, как пчелы жужжа и гудя в кучке долго толковали о ссоре, и решили никому не говорить об ней. Обиженная Зина весь вечер была очень задумчива, и на утешенье детей с горестью сказала:

         — Она меня не любит!

         — Вот, есть, о чем горевать, — сказала Аля, желая утешить сестру, — Ниночка никого не любит, кроме своих нарядов, и то пока они новы! – Замечание это было верно.