§ Хилков с товарищами
авно уже, в 1743 году, мезенский купец Окладчиков отправил судно из Белого моря в Ледовитое на китовый и тюлений промысел. Противными ветрами и льдами пронесло их мимо Шпицбергена, к нежилому островку. Тут затерло судно льдом, и потому решили отправить четырех человек на поиск, на остров, где, по слухам, была поставлена когда-то изба для зимовки. Четверо эти были: штурман Алексей Хилков, крестник его Иван да Шарапов и Вершин. По плавучим льдинам пробирались они с лишком три версты до берега, идучи налегке, чтобы не потонуть. Они нашли избу, переночевали в ней и, воротившись поутру за товарищами на берег, не верили глазам своим: пред ними чистое море, по край света, ни льду, ни судна. Долго стояли они и не могли опомниться – не наваждение ли это? Но наконец надо было поверить.
При них было одно ружье и двенадцать зарядов, топор, нож, котелок, пол пуд а муки, трут с огнивом, трубка с табаком – и только. Как ни горестно было их положение на нежилом острове, на краю Севера, куда никто не заходит и где, вероятно, надо было им погибнуть, но на первый случай они были спасены, тогда как товарищи их погибли: судно затерло льдами, унесло, и оно пропало без вести.
Потужив, воротились ребята наши в избу, вычинили и укрепили ее мохом. Лесу растущего нет в этих краях, но выкидывает его много на берег, и они собрали топлива. На острове были олени, белые медведи и песцы. Жалея зарядов, пленники наши берегли их для оленей, на мясо, а на медведей ходили с одними рогатинами. Они нашли на берегу несколько досок и брусьев от какого-то разбитого судна. В брусьях были гвозди и большой железный крюк. Нужда всему научит: Хилков с товарищами устроили кузницу, выковав сперва голышом на голыше из крюка молоток, а молотком на голыше – из гвоздей копья. Насадили их ремнями на древко из наносного лесу и этим воевали.
Но на белого медведя, как сказывали они, идти страшно. Сперва они убили двенадцатью зарядами двенадцать оленей; а когда съели их и голод сказался, тогда только пошли с рогатинами на медведя. Да, голод – злодей: старого добра не помнит.
Морозы стояли жестокие, каких мы здесь и не знаем, а в тех местах, куда солнце попадает только летом, там вся зима одна ночь. Набрав оленьего жиру, заготовили они на эту нескончаемую ночь плошку, глину нашли они; и хоть не гончары, а кой-как плошку слепили. Но оказалось, что она пропускает жир, поэтому сделали они другую, обожгли ее и еще облепили тестом, и в ней горел у них неугасаемый светец.
Прошел год. Поселенцы наши смастерили лук из какого-то корня, выкинутого на берег, и стреляли им песцов и оленей. Медвежатина им также по вкусу пришлась – видно, голод не разборчив, – а из сухожилья медвежьего они драли нитки, а также сделали тетиву на лук.
Скоро одежда их износилась в отрепья, и они принялись выделывать шкуры оленей, с шерстью и голые, и из них шили себе обувь и одежду. На это надо было им смастерить наперед иглу из гвоздя или проволоки.
По временам белые медведи на них нападали люто. Первого убили они, напав на него сами, а после того оборонялись только и дружно ходили на тех, которые лезли к ним в избу, в гости. Зверь этот сильно их одолевал.
Прошел и другой год, и третий, и четвертый – все одно, все то же. Казалось, заключенникам нашим всем тут сложить кости свои. На шестом году житья их на острове Вершин помер. Простившись с ним и схоронив его в снегу, они вышли на берег размыкать горе – в ожидании той же участи, – как вдруг увидели издали судно. Трудно, живучи с людьми, понять радость этих невольных отшельников. Они развели огни, пустили дым под облака и подняли на шестах одежду свою. Мореходы увидели знаки эти, подошли и прислали лодку. Это было архангельское судно, шедшее к Шпицбергену и занесенное сюда непогодой.
Бедовики наши забрали с собой все имущество – что на пользу, а что на память, – и пятьдесят пудов звериного сала, и несколько сот песцов, и рогатины свои, и луки со стрелами. Они пробыли на острове шесть лет и три месяца.
Долго не могли они привыкнуть опять к нашей пище. Евши шесть лет одно только мясо, они не могли есть хлеба. Но на привычку есть отвычка: через год со днем и они опять вошли в свою колею и снова жили с людьми по-людски.