§ Два-сорока бывальщинок для крестьян. Не положа, не ищут
Наслушался мужичок рассказов про клады, как люди – здорово живешь – богатеют и живут после того, сложа руки, словно сыр в масле катаются. Вот он стал думать думу тугую, как бы и ему тоже. Мужичок мой и спит и видит; тем только и бредит, что надо ему найти клад. Вот и приснилось ему, что в лесу, который называется у нас заповедная кнея, лежит клад. Не дает он нашему мужику ни спать, ни есть, отбил ото сна, от еды. Что хочешь делай, а надо искать клада. А как его искать, где искать? Лес велик. Да опять же, думает про себя мужик, слышал я от стариков, что спроста клад не дается, а надо за него взяться, умеючи. Дай пойду к нашему кузнецу, — тот все знает, и нашептывает, и на бобах ворожит, и слизывает, авось приставит голову к плечам, научит, как быть.
Кузнец выслушал его, расспросил и говорит ему:
— Тебе, друг, надо идти ночью, на Иванов день, в лес; тебе сон такой клад сулит, такой клад, что тебя озолотит; иди на полночь в заповедную кнею: либо там разрыв-траву добудешь, когда папоротник зацветет, либо еще лучше, сам к тебе клад придет, как он уже приходил к тебе во сне. Ты сядь под деревом, в самом глухом месте, не дремли, не шевелись, сиди смирно, да гляди во все глаза: станет к тебе вдруг подходить клад, словно из земли вырастет, либо лешим, не то человеком, не то волком, или лошадью, и прямо пойдет на тебя; ты все сиди; а как подойдет близко, ты не трусь – уж тут никто не будет, коли не клад, оборотнем то есть, и ничего не будет худого, только не трусь, да вдруг вскочи, да ударь его прямо по морде, наотмашь, а про себя скажи только: аминь, аминь, рассыпься – он тут перед тобой и рассыплется, да все золотом, а ты загребай… да только, слышь, чур все пополам; с тебя и половины будет, и то озолотишься!
Пришел Иванов день. Кузнец научает и наставляет мужика, повторяя опять-таки, что кто бы ни подошел, чтобы ни стал тебе говорить, ты знай свое, ничем не смущайся, а ударь только во все плечо. Наотмашь, и вели ему рассыпаться.
Мужик пошел, хоть и страшно было, инно сердце вслух стучит, а таки просидел, глазом не мигнул всю ночь. Вот-вот, думает, шелестит что-то… вот золото мешками несут… нет; все опять затихло… Уж, и зорька чуть-чуть стала заниматься, хоть в лесу и темнешенько, а слышно из-за горы, что третьи петухи прокричали… Не цветет, однако папоротник, и разрыв-травы не видать… Однако, вот зашумел лист под ногами – и слышно, как ступает; только земля стонет… идет, идет и есть, ровно леший… Мужик встал, дух занялся, а тот прямо на него… Мужичок мой чуть не обмер, да вдруг, собравшись с последними силами, как хватит его во всю щеку, наотмашь…
— Одурел что ли ты спросонья, — закричал кузнец, зашатавшись, — аль не видишь? Я проведать тебя пришел, а ты меня в ухо! Ах ты такой-сякой…
Тут кузнец мой, выправив шею после треуха, ухватил с сердцов мужика за космы, да давай его таскать; а тот давай отбиваться от него.
— Ты сам, — говорит, — велел ударить наотмашь, кто бы ни подошел; я думал леший…
— Сам ты леший!
И мужики наши, ни свет, ни заря, разбили друг другу рыло, подбили глаза, повыдергали волосы и бороду и пришли, сделав дело, домой.