§ Два-сорока бывальщинок для крестьян. Рекруты

Был сказан набор, на царскую службу. Сталась суматоха по деревням; старики и парни. Всяк в хлопотах, в заботе, кто по себе, кто по сыне либо племяннике, а о бабах и говорить нечего: дело-то еще впереди, а плачу не оберешься. Однако, деваться некуда: собрали очередных в назначенный день и повезли в город. Отъехали первую упряжку. До ночлегу, а ребята и расходились: достали вина. Перепились и начали бушевать. Первый на это дело был между ними Семен, и он-то сущим коноводом затеял такую погулку, что ребята отбились от рук старшин, которые не смогли с ними справиться, и пьяная ватага пошла ночью в соседнюю деревню, где была харчевня. Там гульба пошла на всю ночь, а потом началось и буйство, и ссора, и драка.

         Во всем этом деле, как я сказал, коноводом был Семен; а другой парень, также из очередных. Григорий, как человек смирный и непьющий, остался было на месте, где показан был им ночлег; но подумав немного, он попросился у старшины, идти вслед за ними, чтоб уговорить хотя тех, кто умнее, отстать от дураков и воротиться до греха на место. Старшина, чтобы не распустить другую половину вольницы, остался при ней, а Григорий с отдатчиком отправил за остальными.

         Они пришли в харчевню, в самое то время, когда перепившаяся ватага собиралась на новые шалости и дурачества, причем бы конечно не обошлось и без обиды сторонних людей, без буйства и драки. Отдатчику не дали и слова выговорить и не стали его слушать: пьяному лужа по уши. А море по колено; напьется – с барами дерется; проспится – свиньи боится. Тебе хорошо говорить, накинулись они на него, тебе лба не забреют, ты не под мерку идешь; а нам дай погулять на последок, не мешай!

         Вот Григорий и вышел наперед:

         — Братцы, — сказал он, — а вот я с вами вместе под мерку иду, и сами вы знаете, что я парень здоровый, мне затылка не забреют: так уж вы послушайтесь меня; ведь завтра не за горами, а завтра какой же ответ дадим? – быть худу; и старшина бедный ответ даст за наше буйство, да и нас не погладят по головке. Братцы, ведь пьяный слуга и перед Царем плох будет, — а на не на то надо готовиться; воротимся, будем просить, так еще простят; а как дождемся того. Что собирать станут с понятыми – так тогда поздно! Кто за мной. Братцы?

         Один другой перешел к Григорию, поняв, что дело неладно; прочие стали было шуметь, однако понемногу успокоились, и еще пара пристала к Григорию, да все вместе стали уговаривать прочих; а как еще человека два на их сторону перешли, то они же и пособили Григорию забрать всех остальных под руки и увести, сказав. Что перевяжут их сейчас, коли станут буянить. И одного, Семена, привели на место связанного. Так дело это кончилось благополучно; обоз поспел к сроку на место и жалоб никаких не было.

         Глядя на все это со стороны, один старичок сказал:

         — Такие люди, как наш Гриша, везде нужны – ему нечего бояться и рекрутства; он нигде не пропадет. А вот такие молодцы, как Сенька, так хоть дома, хоть в людях, хоть в крестьянстве, хоть в солдатстве – нигде не годятся. Гриша наживет добра, а Сенька худо.

         Прошло лет двадцать, — вдруг, недуманно, нагадано, Григорий Андреевич пришел домой. Он отслужил срок свой, вышел честно в отставку, с чином, да еще и с денежками, так что купил он вскоре домишко и обзавелся хорошим хозяйством. А где же Семен? Стали его спрашивать и родные, и земляки, и соседи Семена.

         — Да об нем, — сказал Григорий Андреевич, — добрых вестей Бог даст; Семен навряд ли свою деревню увидит. Семен попадался и в солдатстве на всякой всячине, и ему нет отставки; он служит теперь в гарнизоне; куда отдан в наказание на новый срок. Видно ему и век покончить под ранцем, да под ружьем, и не слыхать ни от кого доброго слова.