§ Детские сумерки. Сумерки пятые
з знакомого нам подвального жилья башмачника выбежали двое ребятишек; первым делом их было схватиться – боролись они, и оба чебурахнулись в сугроб; весело мальчикам, снег так и режет, так и палит руки и лицо, а они-то вскочат, то опять повалятся!
– Ладно, пусти, Ванюшка! – кричит смятый им мальчик, – Пусти, говорят тебе, пора запрягаться.
– Поспеешь, – отвечает меньшой брат, довольный тем, что ему удалось, чуть ли не впервые, уронить и смять старшего.
Но Васютка справился, отмахнув брата, встал и побежал к салазкам[1]; оба принялись запрягаться.
– Мишутка, а Мишутка! Подь сюда, мы тебя прокатим, – закричал один из них входившему во двор мальчику-сиротке, которым завладела пьяная нищая, назвав его внуком своим.
– Сядь, лихо прокатим, – кричали ребятишки, подскакивая к нему с санками. Одичалый мальчик схоронился за старуху, которая, пошатнувшись сильно, стала грозить клюкой и что-то бормотать, но несвязного бормотания ее никто, даже сам бедный Мишутка, не понял; да он и не заботился понимать: беднягу пронимал только голод да холод, да бабушкин костыль.
– Вишь! Дикой какой, юркнул в дверь, словно мышь, – говорили друг другу ребятишки, взвились, заржали и поскакали вдоль двора. Месяц вышел из-за соседней крыши, стал и светил им прямо в лицо; мальчики скачут, выкидывая ногами, а тень их стелиться темными полосами позади салазок; они повернули к воротам, и тень обогнала их, и побежала вперед. Стоит маленькая Лиза в дверях и дивится на темную синеватую тень, которая бежит то впереди братьев, то позади их. Вот поскакали мальчики по сугробам, две тени мелькнули перед ними и побежали по одну сторону, рядом с Ванюшкой.
– Лиза, Лиза, что долго не шла! Садись что ли! – закричал Вася на сестру, которая, уставясь, смотрела на обе полосы тени позади салазок; Лиза искала глазами шапки у тени, и не узнавала ее, потому что шеи братьев резко виднелись на снегу в подворотни, а шапки неясно мелькали на темных воротах. Мальчики схватили сестру и кочкой посадили на салазки – девочка не успела опомниться, как уже неслась во весь дух по двору; летит она и взад, и вперед, даже дух замирает, а мороз так и щиплет красненькую рожицу.
– Лизенок, держись крепче, мы тебя на гору взвезем, а оттуда всю Москву увидишь! – со смехом проговорили ребята, воображая, как девчоночка и в самом деле станет пялиться, чтобы с сугроба увидать Москву, но не договорили они еще последних слов, как Лиза уже летела кубарем с горы. Вскакав на гору, мальчики громко заржали и поматывая головами поскакали к воротам.
– Что вы пустые салазки катаете, – сказал им отец, входя в калитку, — Что бы вам сестрицу-то посадить!
– Мы и то с Лизой… – Из-за сугроба послышалось хныканье, братья переглянулись, посмотрели на салазки, и оба бросились туда, где слышался детский голос.
– Ребята, – закричал отец, – я иду за матерью, а вы скажите Лизенку, что мы поедем кататься на живой лошади! – Мальчики в голос взвизгнули от радости и понеслись к сестре.
– И Москву то не показали! – жалобно всхлипывала малютка.
У самой калитки ждут пустые деревенские сани, с красными оглоблями; маленькая саврасая лошадка стоит как вкопанная; вся семья башмачника усаживается и размещается в санях: Вася сядет с извозчиком на облучок, а Ванюшка встанет перед отцом и матерью в санях.
– Ну, а кочешок то куда? – спросил старик извозчик, подхватывая Лизу, и осматривая одежду ее; – пра настоящий кочан! Этих поддевок то на ней, да платков одних что! словно листья окрутили вилок! – Куда же взаправду ее, – говорил старик, – соломки позад санок постлать? – Поняв шутку, мальчики захохотали, Лиза забараталась:
– К тяте хочу, – тревожно закричала она.
– Ну, к тяте, так к тяте, – сказал старик, перекидывая ее на колени к башмачнику.
– Эй вы ну! – весело вскрикнули мальчики на лошадей.
– Ну, савраска, ну родимая! – сказал извозчик, трогая вожжами; савраска замотала головой и пустилась рысцой.
– В город, – сказал башмачник, как зовут в Москву гостиный двор.
Долго ли, коротко ли бежала савраска, и провезла башмачникову семью мимо города. Затем въехали они, глядя на серые узорчатые башни, в Кремль, и стали неподалеку Ивана Великого, подле ворот, где стояли четвероместные сани, в коих сидела целая семья: двое взрослых да двое детей.
– Батюшка ты мой, Михаил Павлович, святыня-то, святыня-то какая, – крестясь, говорила старуха в санях, указывая на решетчатые окна, где теплились неугасаемые лампады и тускло освещали позолоту образов и внутренние украшения соборов. Вдруг над ними, в стороне, раздался громкий певучий звук: прозвенел и замер в воздухе.
– Восемь часов, восемь пробило, – проговорило несколько голосов; видно было, что многие из бывших тут сочли бой.
– Батюшка ты мой, Михаил Павлович, неужто это и впрямь часы били? – зычно да звонко таково, словно лебеди на озере перекликаются? – спросила недоумевающая няня.
– А ты не знаешь видно поговорки: у Спаса часы говорят? Это спасовские часы пробили, – отозвался Михаил Павлович, – это красный звон, то подобранные под музыку колокола.
– Ну уж Москва! – сказала удивленная старуха, покачивая головой, – Чего-то, чего в ней нет! – она стала оглядываться кругом на освещенные месяцем белые соборы и золотые их маковицы. – Не даром, – прошептала она, – зовут Москву нашу белокаменною, златоверхою.
Четвероместные сани легонько повернули назад и проехали бок о бок мимо саней с красными оглоблями; ребятишки всполошились; и Лиза также узнала, под боярской шапочкой, румяное, веселое личико Саши.
– Маленькие бары! Барышня! Это бары, что нам гостинцев пожаловали! Маленькая барышня! – кричала Лиза, прыгая у отца на коленях и протягивая ручки за уезжающими санями.
– Дедушка, миленькой, нагони господские сани, – просили ребятишки, прыгавшие от нетерпения.
– Да, поди-ка, нагони их, – отозвался извозчик, – Кони-то у них заводские, не савраске чета, да еще же их пара!
Гнедые лошади играючи везли санки; откинув голову, радостно дышала Саша морозным свежим воздухом и щурила временами глаза, когда пристяжная закидывала ее ископытью, снегом из-под копыт.
– Саша, Миша, здравствуйте! – послышались голоса из промелькнувших саней. – Дядя, здравствуй! – закричал Сережа, оборачиваясь к четвероместным саням. Это Сережа с Алешей, братья Мери, навестившие больного учителя, возвращались домой; застанут ли они отца и мать дома, или Мери, шутя, увезла их в Африку?
[1] Салазки – ручные санки или саночки для катания с гор (Из Словаря В.И. Даля)