§ Два-сорока бывальщинок для крестьян. Нищий

Молодой с виду здоровый парень, но в нищенском рубище, с сумой и посохом шел по дороге и сам себе плакался на неудачу свою. «Эки времена подошли, — думал он про себя, — негде Христа ради ломтя не выпросить, а уж медного гроша нашему брату не видать разве, до великого праздника – медный грош ныне у всякого мирянина алтынным гвоздем прибит… ходишь, ходишь под окнами, поешь, поешь – Бог даст, только и привету! Эко время!».
Нищий увидал, что кто-то идет ему встречу; он тотчас прибодрился по-своему, то есть, приподнял плечи. Надул горб, свесил голову вперед, подогнул колени и стал шагать, прихрамывая и гораздо по тише. Но сошедшись со встречным поближе, он увидал, что напрасно хлопотал; это был такой же нищий, только втрое либо вчетверо по старее его, с седою, как лунь, головою и пожолклою бородой. Молодой нищий стал в тупик, думая: и в той деревне теперь ничего не подадут мне, коли этот старый хрен успел ее обойти! Экое счастье!
Старик поклонился первый своему товарищу и разговорился с ним:
— Отколе и куда Бог несет? Много ль Бог подал, — и прочее.
— Совсем плохо, — отвечал молодой, — сегодня весь день, почитай, ни крохи во рту не было – инно с души воротит; народ такой нехристолюбивый тут, что рад с голоду уморить нашего брата, а о спасении души не помышляет! Все. Вишь, плуты, мошенники, конокрады, пристанидержатели, корчемники…
А меня, старика, не забывают, — сказал тот, — дай Бог им спасения; куда ни приду, всюду кормят и холят. Видно, товарищ, ты им больно моложавым показался; как погляжу я на тебя, да вспомню свое былое время, так ведь, поневоле согрешишь, подумаешь, что можно бы нам с тобой и помолотить…
— Я от работы не прочь, — отвечал парень, — только б кормили; да где ныне работу найдешь? Нигде нет, хоть с голоду пропадай!
— Пойдем со мною, — сказал старик, — рядом со мной, авось, и тебя пожалеют: поколе не надоест тебе – станем делить пополам; а коли заправду голоден, так вот доставай из сумы моей, да ешь дорогой на здоровье.
Пошли. Молодой погрыз две либо три корки, да вспомнив, что старика везде хорошо кормят, подумал: полно, вот придем в деревню, так, авось, не подадут ли нам чего горяченького. Между тем смерклось вовсе, ветры забушеввали; в потьмах и град и дождь посыпал и полил им навстречу. Парень отворачивает лицо, то в одну сторону, то в другую, закрывается локтем – а дедушка идет себе вперед, ровно не видит и не слышит ни грозы, ни дождя с градом. Совестно молодому сказать, что промок и продрог до костей и идти ему дальше невмочь, а становиться тяжело.
— Далече ль дедушка? – спросил он.
— Нет, — отвечал тот, — не далече: подымемся вот на горку, так, чай, и свет увидим.
Собрался парень наш с последними силами, и вот, вслед за стариком, благополучно дотащился! Отпыхался он, как стали подходить они к хорошей и светлой избе, и думает: «ну, уж куда не шла моя мука, по крайности наемся до сыта, да на печи высплюсь». Старик ударил посохом в ставень, хозяин выглянул:
— Пустите, Христа ради, переночевать, — сказал старик.
— Дармоедов не пущу, — отвечал хозяин, — а рабочего человека – для чего не так; коли завтра по копне согласны мне вымолотить, то милости просим.
— Изволь, изволь хозяин, — закричал прозяблый и голодный парень, не дав старику вымолвил слова – и калитка для них растворилась.
Хозяин поставил им щей да каши, положил ковригу хлеба да нож и сказал:
— С Богом, на здоровье; только завтра, чуть свет, выходите у меня на ток; у меня уж таков обычай. – Парень, начав уписывать щи, да кашу, не заботился больше ни о чем. Поужинав и помолившись, завалились они на печь; молодой парень рад до смерти, что старик привел его в такую благодать, пустил его к стене, сам лег с краю и захрапел.
Чуть свет, хозяин встал, собравшись на работу, толкнул под бок гостя своего на печи и говорит:
— Вставай, иди на гумно молотить, — а сам пошел. Проходит с полчаса времени – рабочих нет. Хозяин стал серчать, бросил цеп, воротился в избу и, взяв кнутовище, вытянул им раза три молодого парня во всю спину, — Вы у меня дармоедничать, — закричал он, — молотить, так брюхо болит; а кисель есть, так где моя большая ложка! Вот я вас! Выходи у меня тотчас на работу, не то я вас!
Хозяин опять ушел на гумно свое, приготовил там два цепа для своих гостей, ожидая их скорого приходу; но старик спал, как у Христа за пазухой, он и не просыпался, а молодой, почесав спину, подумал: «За что же мне одному досталось? Чем же я виноват? Я все надеялся на старика, а он себе спит, ни о чем не заботясь, а мне и спину набили, да еще и на работу выходить! Погоди, я знаю, как его обмануть». Сам залез к стенке, за старика, завалился на него и подумав: «пусть-ка хозяин теперь с ним разделывается», захрапел.
Помолотил хозяин еще с полчаса один, оглядываясь, не идут ли помощнички его – опять кинул цеп, воротился в избу, взял свое ореховое кнутовище и полез к печи:
-Я-де вас мошенников, дармоедов, не так проучу – будете вы помнить меня до новых веников!
Увидав на печи старика с края, хозяин и замахнулся было, да опустил руку:
— Чай, ему лет 90 будет, — сказал он, — чужой век живет, его грешно и пальцем тронуть, а уж я его побил раз; а вон этого мошенника – гляди, как бык здоров, А Христа ради побирается и в угол себе завалился, вот его надо путем проучить… = и принялся его стегать по чем попало.
Взвыл парень мой не своим голосом, вскочил и начал браниться с хозяином; а старик, который все спал спокойно, будто не его дело, проснулся, перекрестился, поздоровался с хозяином, поблагодарил за хлеб-соль, за тепло, сказал, что пора и в путь, надел суму, взял посох и, простившись с хозяином, вышел – а молодой за ним, да и вон. У хозяина не стало духу, не только погнать их на работу, но даже спросить: а кто же у меня за вас по копне вымолотит? Он подумал только про себя, когда старик сказал ему: «за милосердие твое Господь благословит труды твои» — подумал – «так-то так, да уж молотить-то мне придется одному…».
Когда они вышли, то старик сказал молодому товарищу своему:
— Ты вчера дал слово хозяину молотить у него; не дав слова крепись, а дав слово – держись. Ты хвалился мне, что работы не боишься, а ходишь по миру от того, что работы нет: вперед сам не хвались, а пожди как люди похвалят. Ты сам напросился на побои, подставив за место своей чужую спину: кто другу яму копает, сам первый в нее попадет; мужик мужика осил надевает, а Бог свое содевает. Помни, друг: неправдой весь свет пройдешь, да назад не воротишься.
Старик пошел, парень от стыда не посмел идти за ним следом и скоро потерял его из виду; а когда хозяин, почесав затылок, пошел на гумно свое, горюя о том, что ему теперь придется молотить одному, то увидел, что точно Бог благословил труды его и две копны вымолочены.